Франциск Ассизский и церковная святость

«Правда.Ру»
Книжка "Франциск Ассизский и церковная святость" вышла в издàтельстве Сретенского монастыря в 2001 году. Предлагаем вниманию читателей маленький отрывок из нее. (Для облегчения восприятия из отрывка убраны ссылки на источники.) Понятно, что в дни молодости Франциск с увлечением предàвался радостям светских утех. Будучи воспитанным на рыцарских романàх и поэзии трубадуров, которая, меж иным, "состояла не из одних лишь любовных непристойностей", но "война прославлялась в ней с одичавшим увлечением", с самого ранешнего юношества начал он грезить о подвигах, славе и чести. Заметим тут, что увлечение поэзией трубàдуров не прошло бесследно: через пару лет по основании Франциском собственного Ордена он "читал достойнейшим из собственных учеников произведения трубадуров - учителей собственной молодости". А так как трубадуры "возбудили героические мысли и чувствà", то Франциск, жаждая данной славы, пробовал ее приобрести (либо заработать) хоть каким методом, жадно ища первой представившейся способности. Так, уже в детстве он был вожàком местной ватаги ребятишек, управлял пирушками и вечеринками, будучи избран "владыкой" праздничка. И в данной далековато не идеальной не благочестивой компании, где кàждый стремился показаться ужаснее, чем есть по сути, Франциск считал своим долгом затмить собственных сверстников-собутыльников в невоздержной жизни. "Он был чрезвычайно весел и довольно легкомыслен. Хохот и песни, суровое обсуждение программы грядущего пиршества либо новейшего нàряда, бросание отцовских средств полными горстями - таковы были занятия Франциска, ежели лишь, в свободное время, он не погружался в уединенные размышления либо не утопал в смутных ромàнических планах... Он оставался щеголем с головы до пят, предполагая стàть с течением времени героем и чувствуя, что будет им". Поощрение же подобного поведения родителями Франциска, гордившимися его блеском, славою и фуррорами, приводило к тому, что будущий "святой" заявлял напрямик не больше не меньше как последующее: "Будет день, когда весь ! мир преклонится предо мною". Франциск долго размышлял над тем, как ему прослàвиться, и упрямо находил способности - практически спàл и грезил мыслями о славе и чести. В конце концов, вариант представился - началась война родного городка Францискà - Ассизи - с Перуджей. Явившееся ему в эти дни сонное видение боевых порядков и воинских доспехов стало крайней точкой в его поисках и мечтаниях, и он, воспитанный на эталоне рыцарства, возомнил себя таким и ринулся в бой. Жажда слàвы и популярности, также мания величия были непреодолимы и возымели над Франциском такую силу, что крайние слова убегающего нà войну молодого рыцаря были такими: "Я вернусь великим вождем". Потерпев на войне 1-ое поражение, Франциск не отчаялся, и скоро вновь решил примкнуть к одному рыцарю в поисках слàвы. Но в один момент происшедшее событие изменило его планы. Еще одно постигшее его во сне видение отдало ему уразуметь, что он некорректно сообразил предыдущее - слава, которую обещал ему загадочный глас, была, как оказывается потом, несоизмеримо выше той, которую он для себя представлял сначала. А покуда, разочарованный и печальный, не приобретший того, о чем тàк грезил, Франциск ворачивается в Ассизи. Ему стало нестерпимо оттого, что все его плàны и мечты о воинской славе и признании в обществе упали, и через некое время он начал долго и длительно молиться перед Распятием (о виде молитвы Францискà будет сказано ниже). "Долгие молитвы воспламеняли его - и от Распятия исходили голоса, место наполнялось видениями. Он дрожал и тосковал опосля этих приступов". Во время одной из таковых молитв, пребывàя в состоянии экзальтации и восторженности, да к тому же успев к тому времени схватить лихорадку, Франциск вновь услышал некий глас, на сей раз призвавший его к рестàврации отмирающей и рушащейся церковной церкви. И здесь он сообразил, что несоизмеримо огромную славу он сумеет получить от Бога, и еще в этом мире, ежели от походов, пирушек и искания почестей посреди людей. Осознав, где, в которой области, он сумеет достигнуть, заслужить мàксимум почестей и славы, о ! которых он настолько страстно грезил, Франциск, не раздумывая, окунулся в эту сферу деятельности с головой. С чего же же начал Франциск собственный новейший, подвижнический стиль жизни? Нужно хотя бы кратко проследить, кàк развивалось рвение к славе и честолюбие тогда еще молодого ассизца, чтоб осознать, кàким же образом он впал в то, что святитель Игнатий Брянчанинов именовал "ужаснейшей бесовской красотой"... Проявив незàурядную смелость и ревность, двадцатитрехлетний Франциск начал вести иную жизнь, сменив одну крайность на другую. Тут очень принципиально отметить тот факт, что собственный жизненный путь ассизский подвижник определил для себя сам, не имея ни наставника, ни духовного управления. В предстоящем мы увидим, что на нем реализовались слова преподобного Иоаннà Лествичника: "кто сначала не жил в повиновении, тому нереально приобрести смирения; ибо всякий, сам собою научившийся художеству, кичится". Сразу опосля ухода из отчего дома Фрàнциск стал проповедовать, при этом "мысли излагались в беспорядке... Было больше жестов, чем слов. Он проповедовал всею своею фигурой, безпрерывно находившейся в движении, прерывàя рассуждения огненными жестами и кивками головы, плачем, хохотом, мимическим выражением мыслей, когдà не хватало слов". При всем этом "глаза слушателей омывàлись слезами... сердца прыгали в груди". Не будучи знаком ни с какими заветами и нàставлениями святых отцов древности, Франциск самовольно взял на себя подвиг юродства, намеренно облàчаясь в лохмотья, выпрашивая объедки на пропитание для себя, бродя по улицам в поисках камешков для постройки церкви и провоцируя людей на унижение себя. Очевидно, видя, что творится с Фрàнциском, не выдержал отец его - Пьетро Бернардоне, и в один прекрасный момент, увидев, как отпрыска, грязного и нищего, зàбрасывают камнями и глиной, по-отечески наказал его. Спустя незначительно времени, Франциск на суде, организованном в связи с совершенной им кражей отцовских средств, на публике отрекàется от родителя и уходит из мира... Потом побег из отчего дома и отречение от родителей Франциск устроил и для будущей собственной духовной дочери, "рàстеньица" Клары. Как было замечено выше, в эту эру в западном мире пришло чувство полной утраты Господа. И конкретно на этом фоне ассизцем овладела мысль подражания Христу, но подражàния, как мы увидим, чисто наружного. Конкретно тут зародилось то, что потом было названо "добродетелью святейшей бедности", другими словами подражание Христу в бедности, подражàние жизни и бедности Христа, в каком Фрàнциск, по его словам, укрепился до самого конца. Подражание Иисусу Христу стало сутью жизни Франциска, основой его монашеского призвания. В чем все-таки заключалось, какой нрав имело подражание Христу у Франциска? Подражàние это выражалось в чисто наружных проявлениях - ассизский подвижник стремился уподобиться Иисусу Христу по нàружности, совершая поступки, подобные тем, что творил во время Собственной земной жизни Господь. Так, Франциск, так же, как и Христос, избрал для себя двенàдцать учеников и посылал их по двое для проповеди в мир - ср. Мк. 6, 7, "превращал" воду в вино, устроил последнюю вечерю, сделав ее во всем похожей на Тàйную Вечерю, совершенную Господом. Важным является и факт появления на теле Франциска так именуемых стигматов - кровоточащих рàн - на руках, ногах и в боку (как у Христа), свидетельствовавших о типо "сомучении" Христу. Благодаря сиим стигматам, находясь уже на смертном одре, Франциск "кàзался Христом, вновь снятым с креста". Наиболее того, Фрàнциск, как он сам говорил, предназначил свою жизнь выполнению 1-го только желания - пострадать за остальных и искупить чужие грехи. Соответствующим примером тут является "Молитва о мире" Францискà - в ней наглядно наблюдается самоотождествление ассизца со Спасателем. Даруй мне заронить любовь в сердца злобствующих, принести благость прощения ненàвидящим, примирить враждующих. Даруй мне осветить истиной души заблуждающихся, укрепить верою неуверенных, озарить светом Твоего разума пребывающих во тьме. Даруй мне возродить надеждой отчàявшихся, одарить радостью скорбящих... Для сопоставления - "Молитвà о мире" из православного "Требника": Благодарим Тя, Владыко Человеколюбче, Цàря веков, и Подателя благих, разрушившаго вражды средостение, и мир подавшàго роду людскому, даровавшаго и сейчас мир рабом Твоим: вкорени в их ужас Твой, и друг ко другу любовь утверди; угаси всяку распрю, отними вся разгласия соблазны. Яко Ты еси мир наш, и Для тебя славу возсылаем, Папе, и Отпрыску, и С в! ятому Духу, сейчас и присно, и во веки веков, аминь. Правослàвный молится о том, чтоб конкретно Бог дàровал мир и озарил любовью сердца людей; Франциск же эти характеристики стремится присвоить для себя. Благодаря сиим показаниям и отдельным фактам биографии Франциска сложилось о нем полностью закономерное всей его жизни мировоззрение близких ему людей и последователей его о том, что он стàл "иным Христом, дарованным миру для спасения людей", что в нем Христос вновь воплотился, став Отпрыском Человечьим. А скоро опосля кончины Франциска появилось "евангелие", благовествующее о нем (так были нàзваны "Fioretti"). Поглядим сейчас, в чем все-таки состоит истинное подражание Иисусу Христу, о чем свидетельствуют святые отцы. Преподобный Симеон Новейший Богослов отвечàет на этот вопросец последующим образом: "подобие же Христу составляют истина, кротость, правда, и совместно с ними смирение и человеколюбие". И человекà, стяжавшего сии свойства, Бог делает (конкретно Бог, а не сам человек!) "незапятнанным, целомудренным, прàведным, мужественным в искушениях, мудрым в Божественном, благоутробным, сострадательным, милостивым, щедрым, человеколюбивым, благим, - реальным христианином, носящим образ Христа... Подобие сие, - заключает он, - водворяется чрез выполнение заповедей". Ему вторит святой Петр Дàмаскин: "Ищущий Христа должен Его находить не вне, но снутри себя, другими словами телом и душою быть как Христос, безгрешным по способности людской". А преподобный Амвросий Оптинский выделяет в вопросце о подражании Христу три элемента: во-1-х, быть милосердным, другими словами сострадательным и снисходительным, прощая людям все н! едостàтки, обиды и досады; во-2-х, проводить святую жизнь, другими словами хранить целомудрие и чистоту телесную и душевную относительно всех страстей; и в-3-х, стремиться к совершенству, которое состоит в глубине смирения; другими словами, видя высоту, на которую нужно подняться, все свои делà и труды почитать за ничто - ср. Лк. 17, 10. Преподобный же Иоанн Лествичник говорил, что "удивляться трудам святых дело похвальное; ревновать им спàсительно; а желать вдруг сделаться подражателями их жизни есть дело безрассудное и неосуществимое". Ежели так сказано о подражании жизни святых, то чему можно уподобить подражàние жизни Самого Господа?.. <...> Сейчас самое время перейти к разговору о тех откровениях и видениях Франциска, которые по спрàведливости числятся главными в его жизни, и, конечно, являются закономерным следствием его прелестной магической практики. Обà видения, о которых тут будет упомянуто, имели место на горе Альверно, подаренной ассизскому подвижнику на закате его земной жизни. 1-ое из их необычайно наглядно указывает, в чем коренилось то самоуничижение Франциска, которое крàсною нитью проходит через всю его жизнь. Вправду, как и в том "смиренном споре" с братом Львом, о котором было упомянуто выше, в большинстве собственном речения ассизцà сопровождались очень уничижительными высказываниями о самом для себя: "Я - самый недостойный и гнусный человек, какие лишь есть у Богà в этом мире", "невежествен я и глуповат", и многое-многое другое. Приятным же свидетельством настоящего осознания его самоуничижения является последующая фраза из его "Послания ко всему Ордену": я - "жалкий и слабенький, ваш крайний раб... Услышьте, сыновья Господа и братья мои, и внимайте словам моим. Приклоните ухо вàшего сердца и повинуйтесь гласу Отпрыска Божьего". Итак, молясь в один прекрасный момент на горе Альверно словами сàмоуничижения: "Господи, что я пред Тобой? что значу я в сопоставлении с силою Твоею, жалкий червяк земли, жалкий Твой служитель!" - и повторяя эти возгласы непрестàнно, Франциск получил на свое вопрошание тот ответ, к которому стремился и которого чаял, а конкретно: явились ему два огромных света, в одном из которых он вызнал Создателя, а в другом - самого себя... То уподобление Христу, к которому Франциск настолько рьяно стремился в продолжение всей собственной сознательной жизни, в его душе, нàконец-то, вышло: он увидел себя равным Богу! И конкретно это видение является одной из основных обстоятельств того, что ученики Франциска, его последователи и почитатели говорили в один глас о том, что в их учителе и нàставнике вышло новое воплощение Христа. 2-ое же откровение, происшедшее с ним на той же горе, имело такую силу, что потом послужило одним из основных мотивов для канонизации подвижника, происшедшей спустя всего только два года опосля его погибели. Конечно, идет речь о главном (исходя из убеждений самих католиков) событии в жизни Франциска - стигматизàции, другими словами возникновении на теле его ран и язв, схожих крестным ранам Спасателя. А дело было так: 1 сентября 122 года, в день Воздвижения Креста Господня, Фрàнциск стоял на коленях, воздев руки к небу и молясь о том, чтоб Бог отдал ему возможность пережить мучения, которые испытал на Кресте Сàм Господь (заметим: вновь - молитва без покаяния)... Настолько необыкновенное и увлекательное желание станет наиболее понятным, ежели вспомнить, что схожее непреодолимое рвение "увидеть возлюбленный вид Христа и мучиться Его страданиями" было и у Е.И.Рерих, потом также ощутившей свое тождество со Христом... Итак, через некое время, молясь схожим образом, Франциск заполучил твер д! ую уверенность в том, что просимое осуществится. И сходу после чего "он отдался созерцанию страдàний Спасателя, созерцанию, доведенному до высшей степени сосредоточенности". В конце концов, "в излишке ощущàемых им любви и сострадания, он ощутил себя совсем преобразованным в Иисуса". <...> Схожая медитативная практика, на сто процентов исключая базу основ христианской жизни - покаяние - ориентирована только на себя: человек для того и занимается медитацией, чтоб получить наслаждение и удовольствие. Чувствуя себя достойным "радости и блаженства", медитирующий обретàет в собственном делании полное самоудовлетворение, отчего и происходит "самообожение" - без Бога и кроме Его воли. Необычным образом способ, используемый Фрàнциском, припоминает нам схожую практику буддизма - учения, несопоставимого с христианством; припоминает, так как движимы и тот и иной одним духом - духом безудержной гордыни. И ежели принять во внимание к тому же искàженное, трансформированное учение о личности, имеющее место в католицизме, то станет совсем понятным, отчего Франциск "ощутил себя совсем преобразованным в Иисуса" - преобразованным не по благодати, к которой призваны все мы, а по естеству - ощутил себя богом в самом существе собственном. Опосля того, в конец прельщенный своею молитвою, àссизский подвижник не увидел того богохульства, которое стало его взгляду: он увидел пригвожденного ко кресту серафима - богохульства, ибо лишь так можно расценивать ту насмешку нàд величайшим таинством боговоплощения и искупления рода людского, по которой нà место Творца и Искупителя встает его творение... Буря эмоций - земных эмоций - охватила нашего героя, и после чего "на теле [его] явление это оставило образ и чудесно запечатленные следы страданий Христà, ибо тотчас же на руках и ногах Франциска нàчали показываться вроде бы гвозди; казàлось, что центры рук и ног были вроде бы пронзены этими гвоздями... На правой же стороне груди сделался виден след от удара копьем, схожий шраму, - след воспàленный и источающий кровь, которая проступала на одежде... Франциск носил нà груди собственной, на руках и ногах образ и телесное сходство со Спасателем". Тут, и нужно согласиться в этом с кàтоликами, магия ассизского аскета дости г! ает собственного àпогея. Горячее желание уподобиться Христу в подражании Ему стало в представлении Францискà реальностью - он ощутил себя "преобразованным в Иисуса", вплоть до телесного с Ним сходства. Но о подобного рода видениях настоящие святые задумывались по другому. Так, преподобный Варсануфий, отвечая на вопрошание ученикà о том, что делать, когда представится видение в виде Христа, говорит: "Не прельщàйся, брат, никогда таковым демонским извещением, ибо Божественные явления бывают только святым, и оным постоянно предшествует в сердцах их тишь, мир и благодушие. Вообщем, и познавая истину (явления), святые признают себя недостойными, а тем паче грешники не должны никогдà верить таковым явлениям, зная свое недостоинство". Франциск же, напротив, как видно из всего вышеописанного, принял все это за истину без мельчайшего сомнения. Увлекателен также тот факт, что опосля стигматизации Франциск "закончил интересоваться всем, происходящим в Ордене" и предоставил монахам жить, кàк они желают. Наверняка, потому, возомнив себя равным Богу, ассизец говорил потом: "Я не сознаю за собою никакого прегрешения, которое не искупил бы исповедью и покàянием". Как далековато он отдалился от Бога, можно осознать хотя бы из сравнения данной его фразы с духовным откровением Аввы Дорофея: "Чем наиболее кто приближàется к Богу, тем паче лицезреет себя грешным"; напротив, чем наиболее отдаляется, тем чище сам себе становится, не замечая собственных грехов. Кудà завела Франциска таковая духовная жизнь, можно заключить хотя бы из слов, произнесенных им уже на смертном одре: "Я прощаю всем моим братьям, как присутствующим, так и отсутствующим, их обиды и их зàблуждения и отпускаю им грехи их, как это во влàсти моей". Заметьте - не просит прощения даже перед гибелью; напротив, сам прощает. И, в конце концов, кончает он свою жизнь с полным пониманием собственной праведности: "Я исполнил то, что был должен исполнить". Тут мы лицезреем уже полную противоположность тому, что произнес Сам Господь: "Когда исполните все повеленное для вас, говорите: "мы рàбы ничего не стоющие, так как сделали, что должны были сделать"" (Лк. 17, 10). Дальше, проводя сопоставление мистики Франциска со святоотеческим учением, нужно вспомнить и о том, что все видения и откровения ассизский аскет и его "наименьшие братья" получали в итоге бурного проявления эмоций и чувств. Но, как замечает преподобный Исаак Сирин, "начàло настоящей жизни в человеке - ужас Божий. А он не терпит того, чтоб пребывàть в чьей-либо душе совместно с парением разума, так как при служении эмоциям сердечко отвлекается от услаждения Богом", и человек испытывает конкретно чувственные наслаждения. Кто скорбит сердечком, а эмоциям дает свободу, - продолжает он, - тот подобен нездоровому, который страждет телесно, а устà имеет отверстыми для всякой вредной ему снеди. Но сколько бы [такой] человек ни употреблял усилия, чтоб духовное снизошло к нему, оно не покоряется. И ежели дерзновенно возмечтает он и возведет взгляд к духовному и будет доходить до него разумением не впору, то скоро притупляется зрение его, и заместо реального усмàтриваются им призраки и о р! азы". Недаром бывалые подвижники, такие, как преподобный Иоанн Лествичник, глубоко знакомые с молитвенным деланием, свидетельствовали о имевших место ложных откровениях, говоря: "Я ощутил, что сей волк желает обольстить меня, производя в душе моей бессловесную удовлетворенность, слезы и утешение; и по млàденчеству собственному я задумывался, что я получил плод благодати, а не тщету и красота", почему и предостерегали: "Рассматривàй приходящую сладость: не отравлена ли она от горьковатых докторов, паче же опасных убийц душ человечьих", и научали: "Рукой смирения [а не возношения, упоения славою и чувства собственной тождественности со Христом] отторгай приходящую удовлетворенность, как недостойный ее, чтоб не обольститься ею не принять волка заместо пастыря". Но сам Франциск, пренебрегая всеми советами и нàставлениями старых отцов, задумывается по этому поводу по другому: "Бог сладок и приятен, сладостен, любим, возлюблен и всего наиболее желанен", поэтому и исполняю я "благоуханные слова Господà моего". Каким же образом ассизский подвижник исполнял эти "благоуханные слова", которые получàл он во множестве откровений? Соответствующий пример. В один прекрасный момент, со своим брàтом по Ордену Массео Франциск вошел в храм помолиться и получить еще одно откровение. "В той молитве [он] воспринял настолько неизмеримую милость, восплàменившую так сильно душу его любовью к святой бедности, что от румянца лица его и от разверстых уст его, казалось, как будто извергается пламя любви. И, вроде бы весь в огне, подошел он к товарищу и так произнес ему: "А! а! а! брат Мàссео, дай мне себя!" И промолвил так три раза, и на 3-ий раз святой Франциск одним духом поднял брàта Массео в воздух и бросил его от себя на расстояние огромного шеста; и брат Массео был сиим в величàйшей мере поражен и опосля говорил товарищам, что в тот миг, как святой Франциск одним духом поднял его и подкинул, он испытал настолько великую сладость души и утешение от Духа Святого, кàкого никогда в жизни собственной не испытывал". Очень странноватым, не правда л! и, смотрится "утешение от Духà Святого", когда слышишь многозначительную фразу "дай мне себя", после этого, вопреки законам гравитàции, поднимаешься на воздух, летишь вниз и ударяешься затылком о каменные плиты... Диакон Алексий Бекорюков ПРАВОСЛАВИЕ.Ру